Ох, боже мой! Я аплодирую стоя! Это просто феерично, еще и музыка прям так во время переключилась, когда я начала читать, вообщем, я просто нечеловечески счастлива и довольна. 
Пишет KnB kink:
читать дальше
Пишет KnB kink:
27.01.2014 в 13:39
читать дальше
Автор заранее извиняется за ошибки.
Спойлеры в отношении зимних игр со школой Тоо, немного завышенной температуры зимой и нон-кон в наличии.
1440 слов.
- Это странно, Аомине-кун.
Куроко обхватывает мяч ладонями, в который раз за вечер собирая с него уличную пыль, и вытягивает руки вверх, прицеливаясь.
Глухой стук об кольцо, мгновение - и мяч отбивается от асфальта.
Опять промазал.
- Ни хрена ты не забьешь, пока башку свою не проветришь, - Аомине, спрятав руки в карманы легкой куртки, с неудовольствием наблюдает, как Куроко снова идет за мячом, снова обнимает его ладонями, снова пачкается и становится обратно перед кольцом. Аомине сам понимает, что это странно, но ему просто необходимо чем-то занять шум в собственной голове. Циклическая система «Тецу-мяч-кольцо-Тецу» приобретает успокаивающий тон, и он на мгновение рассредоточивается, когда карман прошивает волной вибрации со звонком от Момои. Но варварское, по его мнению, вмешательство прерывается с нажатием кнопки сброса, и он выдыхает.
- Ты не думал, что подставляешь свою команду? – между тем интересуется Куроко и пробует забросить мяч. – Вы только вчера проиграли, а ты как будто на новую сторону метнулся. Как-то это все-таки странно, Аомине-кун.
- Раздражаешь, Тецу, - с нажимом выговаривает Аомине, чувствуя в сказанных ему словах скрытую насмешку. Неужели над ним вздумали посмеяться?
Уловив в голосе Дайки негатив, Куроко оборачивается, глядя по-обычному невозмутимо, что форвард Тоо начинает медленно закипать. Но виду не показывает. Только что кулаки сжимает, но руки-то в карманах.
- Извини.
И снова неумелый и какой-то совсем уж неуклюжий бросок.
Аомине в который раз глубоко и резко выдыхает, глядя на это безобразие, и, отталкиваясь от турника, подходит ближе.
- Руку сюда, - он резко хватает Тецу за локоть, поднимая его выше уровня носа. – И пальцами сильнее работай, когда бросок делаешь.
Куроко слушается, настраивается и делает вид, что не замечает слишком цепкой хватки.
- Мы же вас победили, почему ты это делаешь?
Дайки сжимает чужой локоть сильнее, так что если бы не толстовка, синяки бы точно остались.
- Мне больно.
- Я же сказал – раздражаешь, - рычит Дайки, отталкивая Тецу от себя, и тот, от неожиданности теряет не только мяч, но и равновесие. Однако не падает, изловчившись и шире расставив ноги.
Аомине и сам знает, что его действия идут вразрез логике, но какой-то незначительной частью понимает, что остановиться – значит проиграть. Если Тецу пойдет просить уроки по забиванию мячей в корзину у кого-то еще, то не будет возможности проследить за его успехами. Это, по своей сути, выгода для его команды. А какая с того выгода ему?
Некоторое время Тецу молча пробует кинуть мяч так, как показал Дайки. Три из семи, за исключением факта, что все броски неизменно достигают кольца, касаясь его, ударяясь, но не улетая мимо. Собственно, у него и до этого была хорошая теоретическая подготовка, да и ребята из команды раздавали неплохие советы.
- Твои вряд ли обрадуются, если увидят нас здесь. Что ты им скажешь?
- Я скажу, что я пришел отомстить тебе за вчерашний матч и оторвать тебе голову, - вновь заводится Аомине и повышает голос: – Ты пришел мне на нервы капать или учиться забрасывать эти чертовы мячи?!
Скрип пальцев по плотной резине, прицел, бросок - удар в самое кольцо. Мяч с легкостью проскальзывает в сетке рукава и с глухим хлопком падает прямо в руки Аомине.
Куроко смотрит на него – без эмоций, как обычно. Только думает там что-то в своей кукольной головке, которой больше всего на свете сейчас хочется забить трехочковый.
- Ты проиграл, Аомине-кун. И учишь своего противника кидать мячи, когда твои товарищи не могут нормально уснуть. Ты тоже спать не можешь? – спокойно спрашивает Куроко и, немного подождав, добавляет последнее, предписывая себе приговор: - Расстроен?
Мяч, как комета, с хвостом ярости впечатывается Куроко в висок, а еще через мгновение Дайки с силой сжимает его подбородок, пылая гневом и злостью.
- Расстроен? – с каким-то сомнительным удовольствием переспрашивает Дайки и смотрит в голубые глаза, в которых не видит ничего, кроме собственного отражения. – Расстроен?!
- Аомине-кун, перестпнь…
Пальцы невольно спускаются ниже, обхватывая мокрую шею, и Аомине переводит взгляд на приоткрытые губы. Под рукой, словно от испуга, - учащенный пульс. Но не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что страхом тут и не пахнет – лишь простая физическая нагрузка: кинул мячик, поймал мячик, кинул – поймал.
- Да я тебя… голыми руками…
Гнев, смешивающийся с желанием хорошенько встряхнуть и показать, как сильно можно быть расстроенным, затмил все. А Тецу покорно стоит и хлопает глазами, разве что едва не вжиматся в собственные плечи.
И тут Дайки злорадно усмехается: малыш не напуган. Малышу неприятно прикосновение.
Куроко охает, когда настойчивые губы сминают его собственные, и Аомине довольствуется этому беззащитному звуку, как глотку воды в жаркий день. Он сжимает пальцы сильнее, еще отчетливее чувствуя, как бьется под ними жизнь.
Руки Куроко, пыльные и холодные, резко толкают Аомине в грудь, снова и снова, пока попытка не кажется провалом. Но свобода не возвращается, окольцованная крепкими и властными пальцами. Теперь Аомине ликует – в голубых глазах мелькает уже знакомый отпечаток паники. Почти также эти глаза смотрели на него вчера, когда все козырные карты оказались биты, и удача заплясала под чужую свирель.
На какой-то миг Аомине кажется, что он вернулся на игральную площадку, на вчерашний бой, в котором теперь-то уж победа обязана была ему своими почестями. А вместо толпы кричащих болельщиков – улица с потоком зимних ветров и острым запахом бензина, голосов и всевозможных звуков, которые сливаются в единый шум, такой же, как и у Дайки в голове.
Отказываясь разбираться в логичности-нелогичности, как, собственно, в соотношении добра и зла, правильности, благородстве, низости и далее по списку, Аомине вжимается в Тецую всем телом, упуская момент, когда колени стали упираться в колкий асфальт, а напряженное тело - виться под ним. Приходится забыть о понятии чистоты как таковом и почти волоком потянуть парня к кромке площадки, укрыться в забвении разросшихся кустов.
Куроко – гибкий. И, как оказалось, коварный и ни капли не добрый, раз так открыто выказывал свое превосходство, над которым теперь можно без зазрения совести надругаться и показать свое собственное.
И Аомине не отказывается.
Куроко что-то шепчет, кажется, просит убрать руку, бормочет себе под нос, морщится, сглатывает слюну и отворачивает голову, но Аомине не дает шанса на отступление и перемещает руку с шеи обратно на подбородок. Куроко смотрит своими светлыми глазами, видит лицо своего бывшего напарника, и что-то заставляет его испугаться. Аомине не знает пощады, когда животное начало наперебой с желанием причинить боль разливаются по венам и бьют в самую голову. Руки Тецу уже не мешают – некоторое время малыш занят собственным дыханием, но вскоре белые пальцы смыкаются на загорелых запястьях, чтобы отстранить. Но силами мериться нет смысла, и это известно обоим.
Аомине не стесняется признаться, что ему нравится эта ситуация. И то, как морщится Куроко при первом толчке – тоже нравится. Жажда расправы над обидчиком, готовая месть в исполнении – это заводит Аомине, и он хочет чувствовать только свою победу. Поэтому накрывает ладонью мокрое лицо Тецу, чтобы не видеть непонятных ему сейчас эмоций, и вздрагивает, когда влажное дыхание обжигает руку, смешиваясь с тихим всхлипом.
Аомине не думает. Инстинктивно вжимает ладонь сильнее, зажимая нос большим и указательным пальцами, пока сопение не прекращает отнимать внимание. Куроко тут же вскидывается, яростнее, чем множество раз до этого, начинает усиленно мычать и ногтями впивается в кожу. До боли, до рези во всей руке, до противного желания отступить.
Но Аомине против отступления – Аомине идет напролом и резкими толчками выбивает из напряженного тела все мысли.
Вспомнить, когда хватка на его запястьях ослабла, Дайки не может. И, немного отдышавшись, вдруг испуганно отнимает ладонь от побелевшего лица и смотрит на то, как голова Куроко безвольно и медленно склоняется вбок. Его растрепанные волосы в пыли, одна рука откинута на асфальт, вторая – безвольно лежит на груди, а теплое тело без сознания и – в грязи, от которой отмыться не сможет не он, а сам Дайки.
- Эй, Тецу, - он зовет его неуверенно и недостаточно громко, протягивает к нему руку и хлопает по щеке. – Тецу, слышишь?
Тецу не реагирует, и испуг сменяется волной паники. Дайки спохватывается и, отведя его прохладную руку, резко склоняется к груди.
- Тецу, ну же, давай…
Он смотрит на его белое лицо, безмятежное и спокойное, как всегда, как обычно, как полчаса назад. Смотрит и с ужасом понимает, что натворил.
А потом все происходит на автомате. Он зажимает Куроко нос, как несколькими минутами ранее, и плотно прижимается к его губам, только на этот раз в совсем противоположном желании, и страх, который испытывал Тецу, теперь испытывает Аомине. Ему даже кажется, что он сам начинает терять кислород, что его легкие с каждым новым выдохом становятся все меньше, сжимаясь до невероятных размеров, что пальцы леденеют не от холода, что он перестает слышать не только улицу, но и свой шум, и когда Тецу заходится кашлем, Аомине не сразу понимает, что кашляет не он сам.
Куроко резко садится, стукается с Аомине лбом и, прежде чем он вскидывает руку, чтобы потереть место удара, оказывается прижат к чужому плечу.
Аомине молча смотрит куда-то в сторону, не говорит ни слова, не двигается, не думает, не слышит. И только Куроко известно - Аомине просит прощения.
Это странно, Аомине-кун.
URL комментарияСпойлеры в отношении зимних игр со школой Тоо, немного завышенной температуры зимой и нон-кон в наличии.
1440 слов.
- Это странно, Аомине-кун.
Куроко обхватывает мяч ладонями, в который раз за вечер собирая с него уличную пыль, и вытягивает руки вверх, прицеливаясь.
Глухой стук об кольцо, мгновение - и мяч отбивается от асфальта.
Опять промазал.
- Ни хрена ты не забьешь, пока башку свою не проветришь, - Аомине, спрятав руки в карманы легкой куртки, с неудовольствием наблюдает, как Куроко снова идет за мячом, снова обнимает его ладонями, снова пачкается и становится обратно перед кольцом. Аомине сам понимает, что это странно, но ему просто необходимо чем-то занять шум в собственной голове. Циклическая система «Тецу-мяч-кольцо-Тецу» приобретает успокаивающий тон, и он на мгновение рассредоточивается, когда карман прошивает волной вибрации со звонком от Момои. Но варварское, по его мнению, вмешательство прерывается с нажатием кнопки сброса, и он выдыхает.
- Ты не думал, что подставляешь свою команду? – между тем интересуется Куроко и пробует забросить мяч. – Вы только вчера проиграли, а ты как будто на новую сторону метнулся. Как-то это все-таки странно, Аомине-кун.
- Раздражаешь, Тецу, - с нажимом выговаривает Аомине, чувствуя в сказанных ему словах скрытую насмешку. Неужели над ним вздумали посмеяться?
Уловив в голосе Дайки негатив, Куроко оборачивается, глядя по-обычному невозмутимо, что форвард Тоо начинает медленно закипать. Но виду не показывает. Только что кулаки сжимает, но руки-то в карманах.
- Извини.
И снова неумелый и какой-то совсем уж неуклюжий бросок.
Аомине в который раз глубоко и резко выдыхает, глядя на это безобразие, и, отталкиваясь от турника, подходит ближе.
- Руку сюда, - он резко хватает Тецу за локоть, поднимая его выше уровня носа. – И пальцами сильнее работай, когда бросок делаешь.
Куроко слушается, настраивается и делает вид, что не замечает слишком цепкой хватки.
- Мы же вас победили, почему ты это делаешь?
Дайки сжимает чужой локоть сильнее, так что если бы не толстовка, синяки бы точно остались.
- Мне больно.
- Я же сказал – раздражаешь, - рычит Дайки, отталкивая Тецу от себя, и тот, от неожиданности теряет не только мяч, но и равновесие. Однако не падает, изловчившись и шире расставив ноги.
Аомине и сам знает, что его действия идут вразрез логике, но какой-то незначительной частью понимает, что остановиться – значит проиграть. Если Тецу пойдет просить уроки по забиванию мячей в корзину у кого-то еще, то не будет возможности проследить за его успехами. Это, по своей сути, выгода для его команды. А какая с того выгода ему?
Некоторое время Тецу молча пробует кинуть мяч так, как показал Дайки. Три из семи, за исключением факта, что все броски неизменно достигают кольца, касаясь его, ударяясь, но не улетая мимо. Собственно, у него и до этого была хорошая теоретическая подготовка, да и ребята из команды раздавали неплохие советы.
- Твои вряд ли обрадуются, если увидят нас здесь. Что ты им скажешь?
- Я скажу, что я пришел отомстить тебе за вчерашний матч и оторвать тебе голову, - вновь заводится Аомине и повышает голос: – Ты пришел мне на нервы капать или учиться забрасывать эти чертовы мячи?!
Скрип пальцев по плотной резине, прицел, бросок - удар в самое кольцо. Мяч с легкостью проскальзывает в сетке рукава и с глухим хлопком падает прямо в руки Аомине.
Куроко смотрит на него – без эмоций, как обычно. Только думает там что-то в своей кукольной головке, которой больше всего на свете сейчас хочется забить трехочковый.
- Ты проиграл, Аомине-кун. И учишь своего противника кидать мячи, когда твои товарищи не могут нормально уснуть. Ты тоже спать не можешь? – спокойно спрашивает Куроко и, немного подождав, добавляет последнее, предписывая себе приговор: - Расстроен?
Мяч, как комета, с хвостом ярости впечатывается Куроко в висок, а еще через мгновение Дайки с силой сжимает его подбородок, пылая гневом и злостью.
- Расстроен? – с каким-то сомнительным удовольствием переспрашивает Дайки и смотрит в голубые глаза, в которых не видит ничего, кроме собственного отражения. – Расстроен?!
- Аомине-кун, перестпнь…
Пальцы невольно спускаются ниже, обхватывая мокрую шею, и Аомине переводит взгляд на приоткрытые губы. Под рукой, словно от испуга, - учащенный пульс. Но не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что страхом тут и не пахнет – лишь простая физическая нагрузка: кинул мячик, поймал мячик, кинул – поймал.
- Да я тебя… голыми руками…
Гнев, смешивающийся с желанием хорошенько встряхнуть и показать, как сильно можно быть расстроенным, затмил все. А Тецу покорно стоит и хлопает глазами, разве что едва не вжиматся в собственные плечи.
И тут Дайки злорадно усмехается: малыш не напуган. Малышу неприятно прикосновение.
Куроко охает, когда настойчивые губы сминают его собственные, и Аомине довольствуется этому беззащитному звуку, как глотку воды в жаркий день. Он сжимает пальцы сильнее, еще отчетливее чувствуя, как бьется под ними жизнь.
Руки Куроко, пыльные и холодные, резко толкают Аомине в грудь, снова и снова, пока попытка не кажется провалом. Но свобода не возвращается, окольцованная крепкими и властными пальцами. Теперь Аомине ликует – в голубых глазах мелькает уже знакомый отпечаток паники. Почти также эти глаза смотрели на него вчера, когда все козырные карты оказались биты, и удача заплясала под чужую свирель.
На какой-то миг Аомине кажется, что он вернулся на игральную площадку, на вчерашний бой, в котором теперь-то уж победа обязана была ему своими почестями. А вместо толпы кричащих болельщиков – улица с потоком зимних ветров и острым запахом бензина, голосов и всевозможных звуков, которые сливаются в единый шум, такой же, как и у Дайки в голове.
Отказываясь разбираться в логичности-нелогичности, как, собственно, в соотношении добра и зла, правильности, благородстве, низости и далее по списку, Аомине вжимается в Тецую всем телом, упуская момент, когда колени стали упираться в колкий асфальт, а напряженное тело - виться под ним. Приходится забыть о понятии чистоты как таковом и почти волоком потянуть парня к кромке площадки, укрыться в забвении разросшихся кустов.
Куроко – гибкий. И, как оказалось, коварный и ни капли не добрый, раз так открыто выказывал свое превосходство, над которым теперь можно без зазрения совести надругаться и показать свое собственное.
И Аомине не отказывается.
Куроко что-то шепчет, кажется, просит убрать руку, бормочет себе под нос, морщится, сглатывает слюну и отворачивает голову, но Аомине не дает шанса на отступление и перемещает руку с шеи обратно на подбородок. Куроко смотрит своими светлыми глазами, видит лицо своего бывшего напарника, и что-то заставляет его испугаться. Аомине не знает пощады, когда животное начало наперебой с желанием причинить боль разливаются по венам и бьют в самую голову. Руки Тецу уже не мешают – некоторое время малыш занят собственным дыханием, но вскоре белые пальцы смыкаются на загорелых запястьях, чтобы отстранить. Но силами мериться нет смысла, и это известно обоим.
Аомине не стесняется признаться, что ему нравится эта ситуация. И то, как морщится Куроко при первом толчке – тоже нравится. Жажда расправы над обидчиком, готовая месть в исполнении – это заводит Аомине, и он хочет чувствовать только свою победу. Поэтому накрывает ладонью мокрое лицо Тецу, чтобы не видеть непонятных ему сейчас эмоций, и вздрагивает, когда влажное дыхание обжигает руку, смешиваясь с тихим всхлипом.
Аомине не думает. Инстинктивно вжимает ладонь сильнее, зажимая нос большим и указательным пальцами, пока сопение не прекращает отнимать внимание. Куроко тут же вскидывается, яростнее, чем множество раз до этого, начинает усиленно мычать и ногтями впивается в кожу. До боли, до рези во всей руке, до противного желания отступить.
Но Аомине против отступления – Аомине идет напролом и резкими толчками выбивает из напряженного тела все мысли.
Вспомнить, когда хватка на его запястьях ослабла, Дайки не может. И, немного отдышавшись, вдруг испуганно отнимает ладонь от побелевшего лица и смотрит на то, как голова Куроко безвольно и медленно склоняется вбок. Его растрепанные волосы в пыли, одна рука откинута на асфальт, вторая – безвольно лежит на груди, а теплое тело без сознания и – в грязи, от которой отмыться не сможет не он, а сам Дайки.
- Эй, Тецу, - он зовет его неуверенно и недостаточно громко, протягивает к нему руку и хлопает по щеке. – Тецу, слышишь?
Тецу не реагирует, и испуг сменяется волной паники. Дайки спохватывается и, отведя его прохладную руку, резко склоняется к груди.
- Тецу, ну же, давай…
Он смотрит на его белое лицо, безмятежное и спокойное, как всегда, как обычно, как полчаса назад. Смотрит и с ужасом понимает, что натворил.
А потом все происходит на автомате. Он зажимает Куроко нос, как несколькими минутами ранее, и плотно прижимается к его губам, только на этот раз в совсем противоположном желании, и страх, который испытывал Тецу, теперь испытывает Аомине. Ему даже кажется, что он сам начинает терять кислород, что его легкие с каждым новым выдохом становятся все меньше, сжимаясь до невероятных размеров, что пальцы леденеют не от холода, что он перестает слышать не только улицу, но и свой шум, и когда Тецу заходится кашлем, Аомине не сразу понимает, что кашляет не он сам.
Куроко резко садится, стукается с Аомине лбом и, прежде чем он вскидывает руку, чтобы потереть место удара, оказывается прижат к чужому плечу.
Аомине молча смотрит куда-то в сторону, не говорит ни слова, не двигается, не думает, не слышит. И только Куроко известно - Аомине просит прощения.
Это странно, Аомине-кун.
@музыка: Aomine Daiki & Kuroko Tetsuya – Hikari to Kage no Kyori